ОТКРЫТЫЙ ЗАГОВОР 18.03.2022 20:33
Герберт Уэллс
4. РЕВОЛЮЦИЯ В ОБРАЗОВАНИИ
Следовательно, SOME что-то вроде расплаты, среди людей, пробудившихся к новому миру, который зарождается вокруг нас, а эти средневековые университеты, колледжи и механизмы формального образования, запаздывают. В качестве организации, образование не получает ничего похожего на «Отчёт о Жизни», который необходим, для того чтобы направлять наше поведение в этом новом мире.
Венцом абсурда в современном мире является то, что новому поколению для жизни, необходимо пройти через серьёзный учебный план этих заведений, чтобы затем, позднее, меньшинство из этих жертв, обнаружила, что эта подготовка оставила их фактически, абсолютно неподготовленными, необходима собственная воля, для того чтобы вырваться из нашей общей массы голодных и искажённых умов, к какому-то реальному образованию. Этот мир не может возглавить подобная, небольшая часть от вырвавшегося и перевоспитанного разума, причём все остальные из числа этой массы против них. Наши потребности требуют интеллекта и обслуживания каждого, кто может быть обучен их предоставлять. По этой причине новый мир нуждается в новых школ, которые дали бы каждому здоровую и основательную интеллектуальную подготовку и вооружили бы каждого ясными представлениями об истории, жизни, о политических и экономических отношениях, вместо этого вздора, преобладающего в настоящее время. Учителя и школы старого мира должны быть преобразованы или заменены. Энергичное движение за реформу образования возникает как естественное и необходимое выражение пробуждающегося «Открытого заговорщика». Революция в образовании является самой необходимой и фундаментальной частью адаптации жизни в новых условиях.
Эти разнообразные сборники знаний, составляющие «Современный отчёт о жизни», на которых мы делали акцент в предыдущем разделе, эти дополнения к учению, которые теперь производятся и читаются вне установленного формального образовательного мира и несмотря на его явную враждебность из-за отсталости этого мира, и по мере того как этот мир медленно, но верно уступает давлению нового духа, так они проникнут и заменят его учебники и исчезнут как отдельный класс книг. Образование, которого требуют эти новые опасные времена, в которые мы уже живём, должно начинаться правильно, от истока, и в нем не должно быть ничего, что можно было бы заменить, и чему можно было бы научиться заново. Прежде чем мы сможем говорить о политике, финансах, бизнесе или морали, мы должны убедиться, что мы приобрели правильные интеллектуальные привычки и правильную основу для понимания действительности. Пока мы не позаботимся об этом, с нашей жизнью ничего не поделаешь.
5. РЕЛИГИЯ В НОВОМ МИРЕ
«ДА, - возражает читатель, - но разве наша религия не говорит нам, что мы должны делать со своей жизнью»?
Мы должны включить в эту дискуссию религию как её фундаментальный вопрос. С нашей точки зрения, религия является той центральной существенной частью образования, которая определяет поведение. Религия, безусловно, должна указывать нам, что делать с нашей жизнью. Но в этом огромном возбуждении и событиях современной жизни так много того, что мы называем религией, остаётся неуместным или глупым. Религия, по-видимому, не «присоединяется» к основным частям общей проблемы жизни. Она потеряла связь.
Давайте попробуем и приведём эту проблему «Открытого заговора» к соответствию и создадим это новый мир, во взаимосвязи с традициями религии. Такой, очистивший свой разум, «Открытый Заговорщик», который приобрёл своё современное мировоззрение, своё ясное изложение для порядка мироздания, будет обязан верить, что, единственно отдавая свою жизнь великим процессам социального переустройства и формируя своё поведение в соответствии с этим, он может преуспеть в своей жизни. Но это лишь начало его в самой изощрённой и бесконечной борьбе, борьбе против непрекращающегося тяготения наших интересов к себе. Он должен жить более широкой жизнью и спастись от ограниченной замкнутой жизни. Мы все стараемся обрести достоинства и счастья в великодушии и спастись от мучений настойчивости личных желаний. В прошлом эта борьба обычно принимала форму религиозной борьбы. Религия – это антагонист «я».
Жизнь в своей завершённости была религиозной, религиозные конфессии, в профессиональном отношении, всегда требовали себе великого подчинения. В этом заключалась их творческая сила. Они требовали преданности и приводили причины для этого требования. Они освобождали волю от эгоистических забот, часто совершенно. Нет такой вещи, как самодостаточная религия, частное религиозное соло. Некоторые формы протестантизма и некоторые мистические типы приближаются к созданию религии замкнутого дуэта между индивидом и его божественностью, однако это может быть признано как извращение религиозного импульса. Точно так же, как нормальный сексуальный комплекс вдохновляет и выводит индивида из его эгоизма для служения целям народа, так и нормальный религиозный процесс выводит индивида из его эгоизма для служения обществу. Это не сделка, «Общественный договор» между индивидом и обществом; это подчинение, как существующего индивида, так и существующего сообщества чему-то божественному, священному порядку, эталону, благочестию, более значительному, чем любое другое. То, что на языке некоторых религий называется «осуждением греха» и «бегством из Города Уничтожения», является знакомыми примерами такого отношения эгоцентричного индивида и текущей социальной жизни к чему-то гораздо лучшему, чем то или другое.
Это третий элемент в религиозных отношениях, надежда, обещание, цель, которая уводит новообращённого не только от себя, но и от «мира» как такового, к лучшему. Сначала приходит пренебрежение собой, затем служение, а затем эта восстановительная творческая актуальность.
Для более тонкого ума этот аспект религии, по-видимому, всегда был её главной привлекательностью. Нужно помнить, что существует реальная воля к религии, рассеянная по всему человечеству, - реальное желание уйти от себя. Религия никогда не занималась своими особыми приверженцами; они приходили, чтобы удовлетворить это. Желание отдавать себя более высоким целям, чем позволяет повседневная жизнь, и отдавать себя свободно, очевидно, доминирует в этом меньшинстве и прослеживается в неисчислимом соотношении в большей части.
Но до сих пор религия никогда не преподносилась просто как преданность общечеловеческому делу. Преданность всегда была в нем, но она была осложнена другими соображениями. Лидеры каждого значительного религиозного движения считали необходимым, чтобы оно объяснялось в форме истории и космогонии. Необходимо было заявлять, Почему? И с какой целью? Следовательно, каждая религия должна была принять физические концепции, а так же, как правило, принять многие из моральных и социальных ценностей, существовавшие на момент её формирования. Она не могла выйти за пределы философских формулировок и устоев, которые, казалось, служили тогда естественным каркасом для веры, и не могла опираться на что-либо, выходящее за рамки научного знания своего времени. В этом таились семена окончательного упадка и подавления всех последующих религий.
Но так как идея неперывного изменения, уходящего всё дальше и дальше от существующей реальности и никогда не возвращающегося к ней, является новой, так как никто до недавнего времени не осознавал того факта, что знание о сегодняшнем – это невежество о завтрашнем дне, формирование каждой новой религии в мире, совершенно добросовестно провозглашалось, до сих пор, завершившейся и окончательной истиной.
Эта завершённость утверждения имеет значительную непосредственную практическую ценность. Предположение о возможности последующего пересмотра является неким тревожным предположением; оно подрывает убеждённость и ломает ряды верующих, потому что существуют огромные вариации в способностях людей к распознаванию одного и того же дух в меняющихся формах. Эти вариации, причина бесчисленных трудностей сегодня. Хотя есть некоторый разум способный без какого-либо серьёзного напряжения распознать одного и того же Бога под разными именами и символами, другие не могут распознать даже наиболее контрастирующих друг с другом богов при условии, что они носят одну и ту же маску и одинаковый титул, многим умам сейчас кажется совершенно естественным и разумным перефразировать вероисповедание в терминах биологической и психологической необходимости, в то время как другим любые вариации в формулировках веры кажутся не чем иным, как атеистическими искажениями самого ужасного рода. Для этих последних Господь, Бог, всё ещё достаточно антропоморфный, чтобы иметь волю и цель проявлять предпочтения и эмоциональную взаимность, чтобы быть действительно личным, должен сохраняться до скончания веков. Для других Бог может рассматриваться как Великая Первопричина, такая же безличная и бесчеловечная, как атомная структура.
Это происходит из-за взятых на себя исторических и философских обязательств, а также из-за уступок сделанных общим человеческим слабостям в отношении таких, когда-то казавшихся незначительными, но теперь жизненно важных моральных вопросов, таких как собственность, умственная деятельность и публичная достоверность, а не из-за какой-либо неадекватности в их приспособление к психологическим потребностям, вот что привело к нынешней широкой дискредитации организованных религиозных конфесий. Они больше не кажутся даже приблизительно правдивыми в вопросах фактов, и они не дают никаких императивов в отношении обширных областей поведения, в которых преобладает растерянность. Люди захотят сказать: «Я мог бы быть совершенно счастлив, ведя жизнь преданного католика, если бы только мог верить». Но большая часть религиозных объяснений, на которых держится эта жизнь, слишком старомодны и неуместны, чтобы допустить ту основательность веры, которая необходима для преданности разумных людей.
Современные писатели и мыслители проявили большую изобретательность в адаптации почитаемых религиозных выражений к новым идеям. Признание вины. [Усу. Переведено: «Я согрешил» - RW]. Разве я не написал о творческой воле человечества как «о Боге – Невидимом царе» и не представил его в образе юного и предприимчивого конечного бога?
Слово «Бог» в сознании большинства людей настолько ассоциируется с концепцией религии, что от него отказываются лишь с величайшей неохотой. Слово остаётся, хотя идея постоянно ослабевает. Уважение к Нему требует, чтобы у Него не было никаких ограничений. Поэтому Он всё дальше и дальше отходит от действительности, и Его определение всё больше превращается в набор отрицаний, пока, наконец, в Своей роли Абсолюта Он не становится полностью отрицательным выражением. Причём мы можем говорить о добре, утверждают некоторые, можем говорить о Боге. Бог – это возможность добра, хорошая сторона вещей. Они утверждают, что если отказаться от фраз, в которых используется имя Бога, то религия останется безмолвной перед многими случаями жизни.
Безусловно, есть что-то помимо существующего индивидуума и существующего мира; на этом мы уже настаивали как на характерной особенности всех религиозных конфессий; эта убеждение – суть веры и ключ к бесстрашию. Но следует ли это рассматривать, даже после самой усердной реализации персонификации, как более великую личность или всеобъемлющую личность – это другой вопрос. Личность – это последний рудимент антропоморфизма. Современное стремление к точной достоверности идёт против таких уступок традиционной выразительности.
С другой стороны, во многих тонких религиозных умах существует стремление, доходящее почти до настоятельной потребности в объекте религиозного рвения, настолько индивидуализированном, чтобы быть способным, как минимум, к восприимчивому самосознанию, даже если нет определённого ответа. Один тип разума может принять реальность в себе, которую другой должен проецировать и инсценировать, прежде чем он сможет осознать её и отреагировать на неё. Человеческая душа – это сложная вещь, которая не выдерживает объяснения, когда это выходит за пределы определённой степени жёсткости и грубости. Человеческая душа научился любви, преданности, покорности и смирению по отношению к другим личностям и с трудом делает последний шаг к трансцендентному подчинению, от которого оторвана последняя частичка личности.
В вопросах, не являющихся непосредственно материальными, язык имеет дело с метафорами, и хотя каждая метафора несёт в себе свой особый риск путаницы, мы не можем обойтись без них. Поэтому необходима большая интеллектуальная терпимость – развитая склонность переводить и ретранслировать с одной метафизической или эмоциональной идиомы на другую, - если мы не хотим прискорбных потерь нравственных сил в нашем мире. Просто только что я написал «Peccavi», поскольку написал «Бог – Невидимый царь», но, в конце концов, я не думаю, что было бы таким большим грехом использовать фразу «Бог – невидимый царь» как ошибку в выражении. Если нет сочувствующего личного лидера вне нас, то, по крайней мере, в нас есть отношение, которое мы должны принять по отношению к сочувствующему личному лидеру.
Три глубоких различия между новыми ментальными установками настоящего времени и предшествующих эпох должны быть осознаны, если мы хотим видеть современное развитие религиозного импульса в его правильном отношении к религиозной жизни прошлого. Был, достигнут большой прогресс в анализе психических процессов и это мужестве, с которым люди исследовали истоки человеческих мыслей и чувств. Вслед за биологическими достижениями, которые заставили нас распознавать рыбу и земноводных в строении тела человека, последовали аналогичные разработки, из которых мы видим, как элементарный страх, похоть и самолюбие формируются, видоизменяются и возвеличиваются под давлением социального прогресса в сложных человеческих мотивах. Наше понимание греха и наше отношение к нему были глубоко изменены этим анализом. Наши прежние грехи рассматриваются как невежество, неадекватность и дурные привычки, а моральный конфликт лишается трёх четвертей своего эгоцентрического мелодраматического качества. Мы больше не стремимся быть менее безнравственными; мы движемся к тому, чтобы организовать наши условные рефлексы и вести жизнь менее фрагментарную и глупую.
Во-вторых, биологическое мышление оказало влияние на концепцию индивидуальности и ослабило её, так что мы не так охотно думаем об индивидуальном «contra mundum», как это делали наши отцы. Мы начинаем понимать, что мы эгоисты по недоразумению. Природа обманывает себя, чтобы служить целям вида, наполняя его желаниями, которые воюют против его частных интересов. Когда наши глаза открываются на эти вещи, мы видим себя существами более или менее значимыми, чем наиболее полный «Я». Душа человека больше не принадлежит ему. Он обнаруживает, что это часть более великого существа, которое жило до его рождения и переживёт его. Идея выживания определённого индивида со всеми случайностями и особенностями его временной природы растворяется в этом новом взгляде на бессмертие.
Третий из главных контрастов между современной и прежней мыслью, которые сделали общие формы признанной религии старомодными и непригодными, это переориентация современных представлений о времени. Сильная предрасположенность человеческого разума объяснять всё как неотвратимое разворачивание прошлого события, которое, так сказать, сметает перед собой беспомощное будущее, была остановлена массой тонких критических замечаний. Концепция прогресса как расширяющейся и возрастающей цели, концепция, всё более и более овладевающая человеческим воображением, обращает религиозную жизнь к будущему. Мы думаем уже не о подчинении бесповоротным декретам абсолютного господства, а об участии в авантюре от имени власти, которая набирает силу и укрепляется. История нашего мира, раскрытая нам наукой, противоречит всем историям, на которых основывались религии. Мы начинаем осознавать, что в прошлом не было Творения, но вечно есть творение; конфликт добра и зла объяснялся не падением, а бурным подъёмом. Жизнь, какой мы её знаем, - это только начало.
Кажется неизбежным, что если религия хочет совершенствовать объединяющую и направляющую силу в нынешней неразберихе человеческих дел, она должна сама приспособиться к этому дальновидному, анализирующему индивидуальность складу ума; она должна сама отказаться от неприкосновенности священного прошлого, своей большой озабоченности, своего посмертного продолжения личных целей. Стремление к служению, к подчинению, к долговременному влиянию, к спасению от мучительной низости и смертности в этой личной жизни – это вечный элемент в любой религиозной системе.
Пришло время лишит религию права на это, для того чтобы выделить её для более великих задач, чем она когда-либо сталкивалась прежде. Истории и символы, служившие нашим отцам, обременяют и разделяют нас. Таинства и ритуалы порождают споры и растрачивают наши ограниченные эмоции. Объяснение причин вещей, это бесполезное усилие в религии. Существенным обстоятельством в религии является желание религиозности, а не то, как оно возникло. Если вы не хотите религиозности, нет убеждений, никакие осуждения вашего места во Вселенной не могут дать вам её. Первое предложение в современном символе веры должно быть не «Я верую», а «Я отдаю себя».
К чему? И как? К этим вопросам мы сейчас и обратимся.
Источник: http://www.acts1711.com/
dostoinstvo2017.ru
Продолжение следует
